Елена Яблонская — живописец, график, иллюстратор детских книг, родная сестра известной украиской удожницы Татьяны Яблонской (картины «Утро», «Хлеб»). Титулов у неё много и все заслуженные. Елена была прекрасной художницей, но всю жизнь оставалась в тени свой известной сестры, Татьяны.

Семья Яблонских — особое явление. Поколения художников, соперничество талантов, признание на высшем уровне. В их семье любовь к прекрасному привыкли передавать с помощью красок. Привил эту любовь с помощью красок и кистей ещё отец семейства. Он стал для детей первым и главным учителем. Так что стоит начать с детства...

История страны серьёзно отразилась на судьбе родителей Елены. Отец, сын священника, известный смоленский живописец и график Нил Александрович Яблонский, родился в Вязьме. Вместе с передовой молодёжью он выступал за освобождение, за прогресс. За участие в студенческих волнениях 1905 года Нила Яблонского даже исключили из Петербургской духовной академии. Как и все разночинцы, воспитанные на Белинском и Добролюбове, отец душой приветствовал революцию до тех пор пока она не произошла. Но, увидев рабоче-крестьянское лицо Октябрьской революции, отец её не принял.

Закончив историко-филологический факультет Петербургского университета, работал в Витебске, затем переехал в Смоленск и устроился преподавателем литературы и словесности в Смоленскую общественную гимназию. В 1916 году женился на преподавательнице французского языка Вере Варгасовой. С рождением детей Вера Георгиевна целиком отдалась их воспитанию и обучению.

Отец Елены был одним из организаторов и преподавателей Смоленского отделения Пролеткульта, учителем художников К.Г. Дорохова и М.Т. Хазанова, участником первых смоленских выставок картин и прикладного искуства, с 1922 года — хранителем картинной галереи в Смоленском музее. В тяжёлое послереволюционное время он собирал картины в брошенных поместьях, передавал их в галерею, писал научные статьи. Отец с детства мечтал быть художником, считался очень одарённым, но эта профессия в его окружении считалась абсолютно несерьёзной. К тому же ему не хватало решимости целиком отдаться любимой живописи — на хлеб он зарабатывал, преподавая историю и литературу в смоленской гимназии.

В первые годы после революции 1917 года отец Елены принял решение продолжить художественное образование и переехал в Москву учиться во ВХУТЕМАСе, где учился у А. Е. Архипова. «...когда у него с моей мамой, Верой Георгиевной, было уже трое детей, решил ехать в Москву поступать в училище живописи и ваяния. Мой брат Дима только родился, мне было три года, Тане — пять. Маме же пришлось нас растить и зарабатывать на хлеб насущный, потому что папа, став студентом, не мог помогать. Мама шила шляпы из каракуля, продавала на базаре, к ней также ходили учиться французскому языку. Мать была из семьи привилегированных учителей: ее отец был инспектором народных училищ, получил звание, равнозначное генеральскому, заслужил дворянский чин. Но мама никогда не хвасталась дворянством, выполняла практически любую работу. Дом был сырой и старый, крыша протекала, и мы, все трое, наконец, заболели воспалением легких. Испуганная мама вызвала отца из Москвы. Учёбу пришлось бросить...».

Отец стал зарабатывать тем, что рисовал портреты людей с фотографий. Много народу тогда погибло или пропало, и близкие просили Нила Александровича сделать портрет. Люди у него получались живые, похожие, и в этом деле Елена помогала отцу. «Иногда получалось превосходно. Меня поразил случай, когда папа рисовал портрет мужчины, от которого осталась единственная фотография — он был снят в гробу. Но сын умершего был очень на него похож. И папа с фотографии и живой натуры создал чрезвычайный портрет-характер».

Оба они, и отец, и мать, были образованными людьми. Они не хотели отдавать детей в советскую школу, опасаясь коммунистического влияния, и потому серьёзно занимались их домашним образованием. После революции семья была в большой материальной нужде, но в доме Яблонской всегда царила творческая атмосфера, дети много читали, интересовались историей. Благодаря домашней подготовке Татьяна аттестовалась и пошла сразу в 7-й класс, Елена — в 5-й.

Так и не смирившись с итогами революции, Нил Яблонский с женой и тремя детьми решил покинуть родину. Дедушка Татьяны Ниловны по материнской линии работал инспектором народных училищ Смоленской и Тверской губерний, а дедушка по отцовской линии происходил из дворян Великого Княжества Литовского. Семье Яблонских пришлось бежать из родного Смоленска туда, где их никто не знал.

Елене тогда было всего 10 лет. В 1928 Яблонские переехали в Одессу, в 1930 — в Каменец-Подольск, ближе к границе для возможной эмиграции. Но попытки выехать по морю, через Одессу, и перейти западную границу в районе Каменца-Подольского провалились.

Старшая из сестёр, Татьяна, на всю жизнь запомнила эпизод, когда семья, собрав вещи на телегу, отправилась в лес ночью. Но контрабандисты, которые пообещали помочь пересечь границу, не пришли в назначенное время. И после тревожной ночи семья была вынуждена вернуться домой. Трудно и представить, что пережили родители, ведь если бы кто-нибудь донёс о неудачной попытке побега, это намерение мог бы стоить семье не только свободы, но и жизней! Во избежание доносов от лиц, участвовавших в несостоявшихся выездах, Яблонские переехали в Луганск. Долгие годы сёстры старались не оглашать историю, как в итоге их семья оказалась в Украине.

Собственную мечту о свободном творчестве Нил Александрович Яблонский сумел привить всем своим детям. Сестра Елены, Татьяна Яблонская, сколько себя помнила, всегда на падающую звезду загадывала одно и то же желание: «Хочу стать хорошим художником!». С самого раннего возраста каждый день все дети шли рисовать. Рисовали углём (отец сам готовил) на обратной стороне обоев. Рисовали друг друга, соседей. Сёстры вспоминали, что и новогодние игрушки в семье всегда делались вручную. «Эта традиция родом из маминого детства, когда родители вместе со своими двумя дочками и сыном клеили ёлочные украшения», — вспоминает дочь Татьяны, Гаяне. — «При большевиках в конце декабря родители плотно завешивали окна одеялами, чтобы никто ни в какую щёлочку не увидел у них ёлку и зажжённые на ней свечи. Но всё-таки Новый год семья праздновала. Как и Рождество, Пасху».

В Одессе, у моря, их дом был похож на мини-школу искусств, директором которой был отец. Каждое утро он звал: «Дети, идите рисовать!», и Елена, Дмитрий и Татьяна всё бросали и бежали домой. Нил Александрович воспитывал в детях не только любовь к прекрасному, но и его ощущение, восприятие, осмысление. В домашней мастерской дети рисовали натюрморты, природу, друг друга. Елена Ниловна говорила, что отец советовал сначала притрусить бумагу грязными руками, чтобы создать пространство, а потом с помощью угля и ластика «вытягивать» рисунок из бумаги. Нил Александрович объяснял «не так, как учили в школе»: поставить два карандаша, измерить угол, сделать акцент на игре света и тени. Он учил не «изображать» на бумаге рисунок, а переносить его со стола на бумагу, создавать живое на бумаге. «Если ты рисуешь свеклу, то она должна быть свежей, сочной, чтобы, глядя на рисунок, можно было ощутить её вкус», — объяснял отец. А когда рисовали самовар, то отец бывало подойдет к рисунку, посмотрит внимательно, а потом скажет: «Что это ты так плохо прикрепила ручку, она же сейчас отпадёт. А ну быстрее переделывай, чтобы было видно, из чего он сделан».

«Отец нас целенаправленно с детства готовил в художники, — вспоминала Елена Яблонская. — Он не учил нас прагматичному ремеслу, приёмам или способам, зато развивал наши чувства — чувство пространства, чувство материальности, чувство радости, чувство сопереживания, чтобы мы могли отразить художественный характер изображаемого, чтобы человек, например, был похож не только конструктивно, так сказать , а по внутренней сути. Вспоминаю такой случай: в школе мы с сестрой рисовали галерею ударников обучения. Отец мне говорит: „Ну что ты за нос нарисовала? Там же совсем другой нос, потому что другой характер“. И тогда я стала лепить нос, тренироваться, чтобы получился именно тот характерный нос. Методика отца помогает мне особенно теперь, когда зрение ухудшается, но знатоки утверждают, что в моих последних „портретах природы“ эмоциональное чувство цвета не тускнеет, от них веет свежестью-молодостью».

«С отцом они гуляли по городу, а дома по памяти переносили на бумагу то, что запомнилось: красивые здания, людей... — рассказывает дочь Елены, Наталья Волобуева. — Тогда (в конце 1920-х — начале 1930-х годов) в семье считали Лену более способной к изобразительному искусству. Но в институте Таня стала опережать сестру благодаря большей настойчивости, целеустремленности. Татьяна даже получала Сталинскую стипендию. Будучи студентками, они зарабатывали, оформляя наглядную агитацию для советских праздников 1 мая и 7 ноября. Мама изредка покупала модные, красивые вещи. Татьяна была более практичной и зачастую бранила сестру за лишние, с её точки зрения, траты».

В 16 лет, благодаря родительской подготовке, Елена Ниловна поступила в Киевский художественный институт (ныне НАОМА — Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры) на живописное отделение. Рисунок, выполненный на вступительных экзаменах, привлёк внимание своим академическим мастерством. Елена, так же как и её сестра Татьяна, училась у Фёдора Кричевского, а также у Петра Ивановича Котова, К. Елева, А. Шовкуненко.

Студенческие годы запомнились прекрасным периодом свободы (сёстры жили в общежитии, зарабатывали сами, принимая участие в художествненном оформлении майских и ноябрьских праздников), интересными встречами, новогодними балами. Елена прекрасно танцевала. В те годы студенты сами украшали здание художественного института, праздники запоминались на всю жизнь.

Именно в период студенчества Елена Ниловна впервые столкнулась с непониманием, в определённой степени — неприятием своего творчества. Дипломная работа Яблонской в Киевском художественном институте называлась «Купання дітей в Дніпрі». Елена Ниловна потратила много сил на эту работу. Рисовала детей, плескавшихся в воде и радовавшихся солнечному дню. Когда она принесла сдавать картину, услышала: «Так не бывает! Нет „простых детей“, есть пионеры и за ними должен присматривать вожатый». Елена Ниловна переделала картину, но какая-то грустная она вышла — не свободная, не весёлая... За работу получила четвёрку.

Перед самой войной сёстры вышли замуж: Елена — за Евгения Волобуева, а Татьяна — за Сергея Отрощенко. Оба парня учились на художников. Елена познакомилась со своим будущим мужем — талантливым живописцем, прекрасным человеком — во время учёбы. В 1940 году его призвали в армию, Елена пошла его провожать и по дороге они расписались в районном ЗАГСе. Вместе они прожили 64 года.

Когда началась война, Татьяна была на сносях, и Елена в последнюю минуту втайне села вместе с сестрой в поезд, который повез сестёр в Саратов (на эвакуацию из Киева были жёсткие ограничения). В Саратове жила тётя Варя, известный женский врач, к ней и поехали. У Татьяны родилась дочка Елена, через год тётя Варя умерла и сёстры попали в село Норки, где прожили до освобождения Киева.

В 1944 году сёстры вернулись в Киев. Жили тогда в коммунальной квартире на улице Ленина. В эти две маленькие комнатки съезжались после войны все родственники, приехал и муж Евгений, и какое-то время молодые жили в общей кухне, за ширмой. Война закончилась, пришло время отстраивать разрушенное.

Вернувшись, Елена снова окунается в живопись — едет с группой художников на Донбасс, где как раз восстанавливали домну. Гудели машины, валил дым, повсюду грязь, пепел. Проезжая по разрушенному Донбассу, Яблонская жадно высматривала хотя бы «кусочек» чего-то радостного, выискивала надежду. Но все было тёмным, серым и хмурым. Она искала желанную радость и таки нашла место, где уже реставрировали домну и молодые девушки в белых платочках о чём-то беседовали друг с другом, шутили, смеялись. Елена начала делать первые зарисовки. Их заметил руководитель группы и посоветовал написать картину. Та работа называлась «Відбудова домни» и была представлена в Москве на первой послевоенной выставке. «Все картины на той выставке были такие хмурые и серые, — делится воспоминаниями Елена Ниловна, — что моя сразу же бросалась в глаза — светлая, весёлая, преисполненная радости и тепла». Как сказал знаменитый Пластов: «Все мертвецов тянут, а у Яблонской — радость, оптимизм».

Ровесницы эпохи, обе сестры писали светлое социалистическое настоящее. Но как виртуозно они это делали! За полотно «Хлеб» Татьяне дали Сталинскую премию. На неё художница купила деревнную моторную лодку, на которой с удовольствием гоняла.

Сёстры всегда стремились быть непохожими — друг на друга и вообще ни на кого. Елена не любила, когда её пытались сравнивать с сестрой, в одном из интервью дочь упоминала, что у мамы «своя неповторимая живопись. Мама в связи с этим всегда цитирует одного коллегу, который высказался о её работах так: „Думок немах, фчлософчщ немах, але х гарний настрчй. Спасибч вам за це“».

Сёстры очень любили друг друга. Могли часами разговаривать на различные темы, однако собственные работы обсуждали мало. В творчестве были, пожалуй, соперницами, считает дочь: «Конечно, обменивались комплиментами по поводу своих картин, но при этом живого участия не чувствовалось. Мама никогда не завидовала Татьяне. Говорила, что у неё два „звания“: жена Евгения Волобуева и сестра Татьяны Яблонской».

«Звістка про нагороду» — картина, изменившая жизнь художницы. Это была тоже радостная картина: парень на мотоцикле приехал на поле, где выращивают свеклу, размахивает газетой с известием о награждении девушек за самый большой урожай. Девушки бегут ему навстречу. Солнечные лучи поблёскивают на платочках, поле, свекле. И снова Елене Ниловне говорят: «Картина „неправильная“». Художница написала так, как «нужно»: приезжает черная «Волга», из неё выходят бригадир, председатель колхоза, в чёрных костюмах, галстуках, жмут девушкам руку и поздравляют. Но картина вышла слишком презентабельная и невесёлая. Единственной радостью было солнышко на платочках и свекле. Муж, увидев работу, заметил, что «она вся блестит, а так не должно быть», взял и приглушил все эти лучики... После этого случая муж сказал: «Лучше иллюстрируй книги, у тебя это хорошо получается».

Яблонская стала создавать рисунки к книгам в издательстве «Радуга». Хотела дать детям радость, тем более что свои подрастали. Она много рисовала своих детей, в книгах изображены и сын Женя, и дочь Наталка, и дочь сестры, Оля. Её живое непосредственное восприятие мира, ясные краски, неожиданные композиции нравились детям, были понятны и любимы.

Елена стала признанным графиком. За 20 лет проиллюстрировала сотни детских книг. Целое поколение помнит «Читаночку», «Катрусю», «Малышам-крепышам», «Кую, кую чобiток», «Дед Мазай и зайцы», «Малятам-соколятам», «Я малий собi гуцулик», «Барвиста книжка», «Загадки», «Хитрий лис фарбує лiс», «За лiсом за пралiсом золота дiжа сходить», «Ластiвка з Лужицi» и многие, многие другие — именно они сделали Елену выдающимся иллюстратором детской книги. На этих иллюстрациях выросло не одно поколение девчонок и мальчишек.

Параллельно Елена Ниловна вела педагогическую деятельность — учила графиков и скульпторов. Преподавала увлечённо, интересно, ученики по сей день вспоминают свою учительницу.

«А сейчас у юных другие соблазны. У меня подрастают четыре правнука, один из них, очень чувствительный мальчик, сказал, например: „Берёзка вся увешана золотыми монетками“. Немного повернутся, и сразу сверкают. Собрался писать эту берёзку, принёс акварель и бумагу. Но пошёл дождь, и желание впоследствии пропало. Потом он сказал: „Зима расцвела белыми цветами“. Ему захотелось писать зиму. Она такая радостная, чистая, красивая. Но опять что-то помешало... А теперь увлёкся компьютером. Я спрашиваю дочь: „Данилко рисует?“. „Нет, возится с компьютером“. Интереснее ему это. Очень грустно и жалко, потому что обещал быть хорошим художником. Может, одумается ещё. Только сердцем, а не компьютером можно воссоздать живую радость, чтобы она, как зелёный лист, удерживала на себе каплю росы и солнечного зайчика».

В сплошном окружении творцов (сестра, племянницы, муж, дети) она постоянно доказывала собственную состоятельность. С начала 1970-х Елена Ниловна Яблонская снова начинает писать, посвятив себя станковой живописи. Её изобразительный талант, не до конца раскрывшийся в иллюстрациях, будто вырывается на свободу. Картины появляются на многих выставках, попадают в художественные музеи страны, частные коллекции. А в 88 лет она круто развернула мольберт и начала писать светлые пейзажи — без единой человеческой фигуры.

«Нужно пройти весь профессионализм, все эти круги, для того, чтобы потом от этого отказаться. Мы должны похвалить старость, если она даёт такие результаты!» — сказала в одном из интервью её дочь. — «Представляете, мама писала картины до 89 лет!». Пока не отказали глаза...

«Не вижу вас. Чуть-чуть только контуры намечаются. Плохо вижу. Поэтому художником быть не могу. И стало мне жить скучно. И ноги отказали. Сижу я всё время и скучаю».

Всё, чем всю жизнь занималась Елена Яблонская — делалось с огромной любовью, радостью и оптимизмом. Было ли это преподавание, живописные произведения, детские книги, воспитание детей, а позднее и внучек. В каждое дело вкладывалась душа. Вся, без остатка...

К моему сожалению, мне не удалось найти ни одного более-менее качественного фото этой прекрасной художницы...